Высказывания о государстве, обществе и религии
известных людей второй половины девятнадцатого
и начала двадцатого веков
(продолжение 2)

<Верховный правитель России в 1918-1920 годах> «Адмирал Колчак окружил себя бывшими царскими чиновниками, а поскольку крестьяне не хотели брать в руки оружие и жертвовать своими жизнями ради возвращения этих людей к власти, их <сибирских крестьян> избивали, пороли кнутами и хладнокровно убивали тысячами, после чего мир и называл их «большевиками». В Сибири слово «большевик» означает человека, который ни словом, ни делом не поддерживает возвращение к власти в России представителей самодержавия.»

<Во время гражданской войны в России и иностранной интервенции 1918-1920 гг.> «Солдаты <казачьих атаманов> Семёнова и Калмыкова под защитой японских войск бродили по стране как дикие звери, убивая и грабя людей; при желании Японии эти убийства могли бы прекратиться за день. Если по поводу этих жестоких убийств возникали вопросы, в ответ говорилось, что убитые были большевиками, и это объяснение, очевидно, вполне устраивало мир. Условия в Восточной Сибири были ужасными, и там не было ничего дешевле человеческой жизни.
      Там совершались ужасные убийства, но совершались не большевиками, как думает мир. Буду далёк от всякого преувеличения, если скажу, что на каждого убитого большевиками в Восточной Сибири приходится сто убитых антибольшевиками.»

Уильям Сидней Грэйвс, анг. William Sidney Graves (1865—1940)

— генерал-майор армии США, командующий экспедиционным корпусом армии США в Сибири и на Дальнем Востоке в 1918—1920 годах, автор книги «America's Siberian Adventure (1918—1920)».

<В 1879 году> «Правительство <русского царя Александра Второго> встало на путь кровавых расправ. Месть сделалась одним из главных руководителей и побудителей в борьбе с революционерами. Весь правительственный аппарат точно вдохновился ненавистью к революционерам, ненавистью дикой, злобной, слепой, не разбирающей средств во имя низменной цели самосохранения.»

Николай Петрович Ашешов (1866—1923)

— русский журналист, редактор «Самарской газеты» и «Нижегородского листка». Автор книг о народовольцах Софье Перовской и Андрее Желябове

«Государству <...> зависимое положение церкви было как нельзя более желательно. Оно значительно увеличивало его силы, почему многие государственные деятели всех стран и были всегда защитниками и охранителями религии, хотя сами лично, и не верили ни в кого и ни во что. Они смотрели на религию с чисто полицейской точки зрения, как на крайнюю вспомогательную, сдерживающую, охранную силу.»

«Церковь, или, опять, лучше сказать, духовенство, того или другого времени под флагом церкви, в своих личных, кастовых интересах, вмешивалось в ожесточенную борьбу партий и сословий и держало не непременно сторону правых, а часто сторону сильных и властных.»

Григорий Спиридонович Петров (1866—1925)

— священник Русской православной церкви, общественный деятель, журналист, публицист и проповедник, широко известный в предреволюционной России. Белоэмигрант.

«Достоин изучения пример русских интеллигентов, которые сумели, между 1905-1914 годами, просветить русский народ под гнетом самого деспотического режима <царя Николая Второго Кровавого>, несмотря на самую тираническую цензуру, сумели довести до сознания самых широких масс самые смелые идеи.»

«Любое правительство — империалистическое, буржуазное, фашистское или коммунистическое — неукоснительно делает то, что оно осуждает у своих противников, тем самым осуждая себя на крушение собственных идеалов, на гибель.»

Ромен Ролан, фр. Romain Rolland (1866—1944)

— французский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1915 года. Книги Ромена Ролана в тридцатых годах двадцатого века жгли на кострах немецкие нацисты.

<Обращение 14 ноября 1905 года к восставшим русским морякам на крейсере «Очаков» Черноморского флота царской России:> «Товарищи! Мы восстали против несправедливости, против рабства. Мы не смогли больше терпеть нашего невыносимого мучения, смерти крестьян от голода, безжалостной расправы с рабочими по всей России. И вот теперь мы стоим перед несправедливостью и объявляем ей войну.»

Пётр Петрович Шмидт (1867—1906)

— лейтенант военно-морского флота царской России, возглавивший Севастопольское восстание русских моряков на крейсере «Очаков» осенью 1905 года. Всего в восстании приняли участие десять военных кораблей Черноморского флота. 15 ноября 1905 года восставший крейсер был расстрелян артиллерией эскадры, верной царю Николаю Второму. В этом сражении погибли более ста моряков крейсера «Очаков». По приговору царского суда Пётр Шмидт вместе с тремя матросами с восставшего крейсера был расстрелян..

Константин Дмитриевич Бальмонт (1867—1942)

— русский поэт, переводчик, эмигрант.

«Каждый день над рабочей слободкой <в царской России в начале двадцатого века, во время правления царя Николая Второго>, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы<...>
      Вечером, когда садилось солнце<...> — фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами<...>
      День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и — был доволен.
      По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к церкви. Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать — до вечера.
      Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки<...>
      Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали мастеров, -- говорили и думали только о том, что связано с работой<...> Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка - убийством.
      В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.»

<Высказывание офицера царской армии России об отношениях солдат и офицеров на фронте Первой мировой войны:>       «когда я веду людей в атаку, я помню, что могу получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
      – Я слышал о случаях убийства офицеров солдатами, – начал Самгин, потому что поручик ждал ответа.
      – Ага, слышали?
      – Да, но я не верю в это…
      – Наивно не верить. Вы, вероятно, притворяетесь, фальшивите. А представьте, что среди солдат, которых офицер ведет на врага, четверо были выпороты этим офицером в <1>907 году. И почти в любой роте возможны родственники мужиков или рабочих, выпоротых или расстрелянных в годы <Первой русской> революции <1905—1907 гг>.»

Максим Горький, Алексей Максимович Пешков (1868—1936)

— русский писатель, публицист, общественный деятель, эмигрант.

«Первые же русские купцы, которых удалось близко наблюдать арабам, вместе с мехом соболей и чернобурых лисиц привозили в болгарскую столицу молодых девушек, привозили в таком числе, что, по арабскому рассказу, можно, пожалуй, принять, этот товар за главную статью русской отпускной торговли того времени. Из одного описания чудес Николая Чудотворца видно, что в Константинополе русский купец был прежде всего работорговцем. А один путешественник ΧΙΙ века встретил русских, торгующих невольниками, даже в Александрии. Русские источники дают массу косвенных, а иногда и прямых подтверждений рассказам иноземцев. К числу первых принадлежат известия летописей о сотнях (если не тысячах) наложниц <киевского князя> Владимира Святославича до его крещения; <...>церковный историк <Е.Е. Голубинский> совершенно справедливо усмотрел здесь воспоминание не столько о личной безнравственности этого князя в языческий период его биографии и о его личном гареме, сколько о тех запасах живого товара, которые держал этот крупнейший русский купец своего времени. Что язычество также было здесь ни при чем, доказывают поучения епископа Серапиона, младшего современника татарского нашествия (он умер в 1275 году). В числе грехов, навлекших разные беды на русскую землю, Серапион упоминает и такой: «...братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем». Значит, и в ΧΙΙΙ веке русские купцы нисколько не стеснялись продавать русских невольников на заграничные рынки, в том числе и в мусульманские и языческие земли. <...>на Русь еще около около 1300 года ездили <купцы из Риги> «девки купити»<...>»

«<...>военный стан русского князя <Владимира Святого> был просто стоянкой разбойников, хоронивших здесь награбленное ими добро, которым они готовились торговать в чужих землях.»

«<...> на челядь древнерусские феодалы были гораздо жаднее, нежели на натуральные приношения своих крестьян. Последние некуда было сбыть, и они не были особенно велики: для первой уже в те дни существовал международный рынок, который мог поглотить любое количество живого товара. Князья ΧΙΙ века откровенно признавались в своих подвигах этого рода, видимо, считая «ополонение челядью» вполне нормальным делом. Не кто другой, как <русский князь> Владимир Мономах<(1053—1125)...> рассказывает, как он и его союзники «изъехали» один русский город, не оставив в нем «ни челядина, ни скотины». Как видим, для полного и совершенного опустошения русских областей не было ни малейшей надобности в татарском нашествии.»

«Черта, которую так заботливо проводят теперь, отделяя мирного торговца, хотя бы и недобросовестного, от грабителя, не существовала для наивных людей раннего средневековья. Разбойник в купца и купец в разбойника превращались с поразительной легкостью, и скандинавские саги, например, с бесподобным реализмом упоминают рядом об обоих этих промыслах по отношению к одному и тому же лицу, нимало не конфузясь за своего героя.»

«Но возьмите три первых по времени упоминания новгородской летописи <1130, 1134, 1142 годов> о торговых путешествиях новгородцев на<...> Запад. <...>в <Новгородской летописи 1142 года> эти отношения принимают еще более осязательную форму: "Приходи, свейский князь с епископом, в 60 шнеках на гость, иже из-за морья шли в трех лодьях; и бишася, не успеша ничтоже (свейский князь с епископом) и отлучиша их три лодьи, избиша их до полутораста*. Этот пиратствующий епископ еще раз напоминает нам об участии средневековой церкви в средневековой торговле со всеми ее особенностями. Но обыкновенно представители церкви брали себе менее активную роль - не добывателей, а хранителей товаров. Мы видим, что центром немецкой торговой цитадели в Новгороде была католическая церковь св. Петра. Но и православные церкви систематически выполняли ту же функцию.»

«Расправа «тишайшего» <русского> царя <Алексея Михайловича> с бунтовщиками <летом 1662 года во время восстания в Москве, вошедшего в историю под названием «медного бунта»> стоит того, чтобы ее отметить: началось с того, что безоружную толпу, пришедшую в <подмосковное село> Коломенское в простоте души «поговорить» с <царем> Алексеем Михайловичем, «начали бить и сечь и ловить, а им было противиться не уметь, потому что в руках у них не было ничего ни у кого, начали бегать и топиться в Москву-реку, и потопилося их в реке больше 100 человек, а пересечено и переловлено больше 7000 человек, а иные разбежались. И того же дня около того села повесили до 150 человек, а достальным всем был указ, пытали и жгли, и по сыску за вину отсекали руки и ноги и у рук пальцы, а иных били кнутьем, и клали на лице на правой стороне признаки, разжегши железо накрасно, а поставлено на том железе “буки”, то есть бунтовщик, чтобы был до веку признатен; и чиня им наказание разослали всех в дальние города, в Казань, и в Астрахань, и на Терки, и в Сибирь, на вечное житье и после по сказкам их, где кто жил, и чей кто ни был, и жен их и детей потому ж за ними разослали; а иным пущим ворам того же дня, в ночи, учинен указ, завязав руки назад, посадя в большие суда, потопили в Москве-реке».

«<...>не было промышленной компании в России 30-х годов <девятнадцатого века>, пайщиком которой, явным или тайным, не состоял бы шеф жандармов <Александр Бенкендорф>»

Михаил Николаевич Покровский (1868—1932)

— русский и советский историк, писатель. Революционер-марксист. Участник Декабрьского вооруженного восстания против самодержавия 1905 года в Москве. Участник Октябрьской революции 1917 года в России. Советский государственный деятель. Книги и научные работы М. Н. Покровского изымались из библиотек и уничтожались в царской России и в СССР, в сталинское время, уже после смерти их автора.

«<17 октября 1917 года> За обедом у командарма <5-й Армии Северного Фронта русско-германского фронта Первой мировой войны> пришлось сидеть опять рядом с командиром 1-го кавалерийского корпуса князем Долгоруковым, который опять начал распространяться на несомненно излюбленную им тему о том, что все его желания сводятся к тому, чтобы поскорей очутиться в Ницце подальше от здешней мерзости. Это было настолько цинично, что я очень невежливо спросил князя, что он наверно во время спас за границу все свои капиталы; ответ был самодовольно утвердительный. И таково большинство нашей так называемой <русской> аристократии, объедавшейся около <царского> Трона, обрызгивавшей его грязью своих темных дел; укрывавшейся часто под сенью Царской Порфиры от ответственности за разные гадости, и в минуту опасности так позорно покинувшей и предавшей своего Царя <Николая Второго>. Как подходят к ним бичующие слова Лермонтова: «Вы, жадною толпой стоящие у Трона...».

«<...> огромное большинство неустоявшейся, больной переживаниями <Первой мировой> войны и революции <1917 года в России>, молодежи недалеко ушло от большевизма, только другого цвета; желания у него самые большевистские: побольше наслаждений и поменьше испытаний; побольше денег и вкусных прав и поменьше работы и неприятных обязанностей; исполнение приказов и распоряжений только постольку, поскольку они приятны исполняющему, и вообще поскольку он намерен и расположен их исполнять.
      Протест против принуждения, склонность к произволу, лени у всех нас в крови и достаточно малейшего послабления, чтобы мы все раздрессировались; кроме того, все мы слишком привыкли к тому, что обязанности внизу, а права и вкусные вещи наверху, а потому всем хочется наверх.
      Противно то, что все эти, собственно говоря, звериные, перешедшие от первобытных предков вожделения прикрываются фиговым листом любви к отечеству, борьбы за идею, борьбы с большевизмом, а по секрету и под пьяную руку огнедышащею преданностью монархии (на неприятные воспоминания память коротка, и все забыли, как спокойно предали они эту монархию год тому назад)».

«<...>к чему приводит борьба за власть, за первенство <в контрреволюционном правительстве царского адмирала А.В. Колчака>. Честолюбие, корыстолюбие, женолюбие слепят многих и заставляют забывать главное — спасение родины. В угаре этой борьбы в средствах не стесняются, а поэтому сплетня, провокация, ругань, возведение самых гнусных обвинений и распространение самых подлых слухов в полном ходу.»

«<...>Вред атаманщины — это мое credo; я считаю, что она работает на большевизм лучше всех проповедей и пропаганды товарищей Ленина и Троцкого. На это явление надо смотреть в широком масштабе, беспристрастно, объективно и аналитически. Мальчики <белогвардейские казачьи атаманы Семенов и Калмыков> думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей. <...>Но <...> мальчики не понимают, что если они без разбора и удержа насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников.»

Алексей Павлович фон Будберг (1869—1945)

— лифляндский барон, генерал-лейтенант царской армии, участник русско-японской войны 1904—1905 годов и Первой мировой войны, один из руководителей контрреволюционных сил во время гражданской войны и иностранной интервенции 1918—1920 годов в России. Белоэмигрант.

«<...>Николай <русский царь Николай Первый Павлович (1796—1855)> был палач, <...>коронованный убийца, душитель слова и мысли, жандарм Европы! <...> Всю Россию <...> исполосовал розгами и залил кровью, на три века остановил страну в развитии, унизил и оподлил ее хуже всякого рабства!»

«Ложи, партер и хоры большой, в два света, залы губернского дворянского собрания были битком набиты, и, несмотря на это, публика сохраняла <...> тишину<...>
        Среди белых, розовых и голубых платьев дам, среди их роскошных обнаженных плечей и нежных головок сияло шитье мундиров, чернели фраки и золотились густые эполеты.
       Оратор, в форме министерства народного просвещения<...> откашлялся и продолжал:
       —<...>Итак, что мы видим, господа? Мы видим, что поощрительная система отметок, наград и отличий ведет к развитию зависти и недоброжелательства в одних и нежелательного озлобления в других. Педагогические внушения теряют свою силу благодаря частой повторяемости. Ставить на колени, в угол носом, у часов, под лампу и тому подобное - это часто служит не примером для прочих учеников, а чем-то вроде общей потехи, смехотворного балагана. Заключение в карцере положительно вредно, не говоря уже, о том, что оно бесплодно отнимает время от учебных занятий. Принудительная работа лишает самую работу ее высокого святого смысла. Наказание голодом вредно отзывается на мозговой восприимчивости. Лишение отпуска в закрытых учебных заведениях только озлобляет учеников и вызывает неудовольствие родителей. Что же остается? Исключить неспособного или шаловливого юношу из школы, памятуя святое писание, советующее лучше отсечь, болящий член, нежели всему телу быть зараженным? Да, увы! - подобная мера бывает подчас так же неизбежна, как неизбежна, к сожалению, смертная казнь в любом из благоустроенных государств. Но прежде, чем прибегнуть к этому последнему, безвозвратному средству, поищем...
         — А драть? - густым басом сказал из первого ряда местный комендант <царский генерал>
        <...>Оратор поклонился, приятно осклабившись.
        — Я не имел в виду выразиться так коротко и определенно, но в основе его превосходительство угадали мою мысль. Да, милостивые государи и милостивые государыни, мы еще не говорили об одной доброй, старой, исконно русской мере - о наказании на теле. Однако она лежит в самом духе истории великого русского народа, мощного своей национальностью, патриотизмом и глубокой верой в провидение! Еще апостол сказал: ему же урок - урок, ему же лоза - лоза. Незабвенный исторический памятник средневековой письменности - “Домострой” - с отеческой твердостью советует то же самое. Вспомним нашего гениального царя-преобразователя - Петра Великого с его знаменитой дубинкой. Вспомните изречение бессмертного Пушкина, воскликнувшего:
         ...Наши предки чем древнее,
         Тем больше съели батогов...
        Вспомним, наконец, нашего удивительного Гоголя, сказавшего устами простого, немудрящего крепостного слуги: мужика надо драть, потому что мужик балуется... Да, господа, я смело утверждаю, что наказание розгами по телу проходит красной нитью через все громадное течение русской истории и коренится в самых глубоких недрах русской самобытности.
        Но, погружаясь мыслью в прошедшее и являясь таким образом консерватором, я, милостивые государи и милостивые государыни, тем не менее с распростертыми руками иду навстречу самым либеральнейшим из гуманистов. Я открыто, громогласно признаю, что в телесном наказании, в том виде, как оно до сих пор практиковалось, заключается много оскорбительного для наказуемого и унизительного для наказующего. Непосредственное насилие человека над человеком возбуждает неизбежно с обеих сторон ненависть, страх, раздражение, мстительность, презрение и, наконец, зловредное взаимное упорство в преступлении и в наказании, доходящее до какого-то зверского сладострастия. Итак, вы скажете, господа, что я отвергаю телесное наказание? Да, я отвергаю его, но только для того, чтобы снова утвердить, заменив человека машиной. <Далее оратор подробно рассказывает о конструкции машины, с помощью которой можно пороть провинившихся, без участия в экзекуции других людей.>
        <...>Я не сомневаюсь в том, что <...> механический самосекатель должен в ближайшем будущем получить самое широкое распространение. Мало-помалу его примут во всех школах, училищах, корпусах, гимназиях и семинариях. Мало того - его введут в армию и флот, в деревенский обиход, в военные и гражданские тюрьмы, в участки и пожарные команды, во все истинно русские семьи.»

Александр Иванович Куприн (1870—1938)

— русский писатель.

«...капитал не признаёт отечества, и при этом он тем менее патриотичен, чем больше заявляет о своем патриотизме.»

«Главный враг всякого народа находится в собственной стране! Главный враг немецкого народа находится в Германии: это германский империализм, германская военная партия, германская тайная дипломатия. Против этого врага в своей собственной стране прежде всего должен бороться германский народ... осуществляя единство действий с пролетариатом других стран, борющихся против своих отечественных империалистов.»

Карл Либкнехт, нем. Karl Liebknecht, Karl Paul Friedrich August Liebknecht (1871—1919)

— деятель германского и международного рабочего и социалистического движения, один из основателей (1918) Коммунистической партии Германии. Либкнехт боролся за углубление Ноябрьской революции 1918 года, в результате которой в Германии была свергнута монархия. Зверски убит контрреволюционерами в Берлине.

«Вспомни, за что меня ненавидят — это показывает, что правильно быть твердым и внушать страх, и ты <русский царь Николай Второй> будь таким же, ты ведь мужчина, — только больше доверяйся нашему Другу <Григорию Распутину> (вместо Тр<епова>); Он живет для тебя и для России. И мы должны передать Беби <наследнику престола, царевичу Алексею> крепкое государство и ради него не смеем быть слабыми, иначе у него будет еще более трудное царствование, так как придется исправлять наши ошибки и крепче натягивать вожжи, которые ты распустил. Тебе приходится страдать за ошибки, сделанные в царствование твоих предшественников<...> «Россия любит почувствовать хлыст» — это их природа — нежная любовь, а потом железная рука, чтобы карать и направлять. Как мне хотелось бы влить в твои жилы мою волю!»

«Необходимо всех встряхнуть и показать, как следует думать и поступать».

«Мое солнышко, согни их в бараний рог... Пичужка моя, не давай никому из них пощады».

«Но моему уму и сердцу подобные люди <отшельники, схимники, юродивые, прорицатели — «божьи люди»> говорят гораздо больше, нежели приезжающие ко мне в дорогих шелковых рясах архипастыри Церкви. Так, когда я вижу входящего ко мне митрополита, шуршащего своей шелковой рясой, я себя спрашиваю: какая же разница между ним и великосветскими нарядными дамами»?»

Александра Федоровна, урождённая немецкая принцесса Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса Гессен-Дармштадская, нем. Victoria Alix Helena Louise Beatrice von Hessen und bei Rhein (1872—1918)

— российская императрица, жена последнего русского царя Николая Второго (с 1894 года). По постановлению Уральского совета в Екатеринбурге Александра Федоровна расстреляна вместе с мужем и детьми в 1918 году. Святая Русской православной церкви (канонизирована в 2000 году).

<Монах-инквизитор> брат Фома, смакуя свои слова, объяснял <женщине, представшей перед судом святой инквизиции,> назначение показываемых вещей, говоря:
        – Вот это, милая моя, - жом; им ущемляют большие пальцы, и, когда винты подвинчиваются, из-под ногтей течет кровь. А это - шнур: когда зашнуруем мы тебе в него руки, запоешь ты иным голосом, так как входит он в мясо не хуже ножа. А это еще - испанский сапог; мы положим твою ножку между двумя пилами и будем сжимать ее, хоть до тех пор, пока не распилится кость и не потечет мозг. А там вот - стоит дыба; как подтянем мы тебя на нее, так руки и вывернутся из суставов.

Валерий Яковлевич Брюсов (1873—1924)

— русский и советский поэт, прозаик, педагог, историк, общественный деятель.

‹Шаляпин вспоминает о судьбе детского товарища:› «Иван Добров, будучи сельским дьячком или дьяконом и собирая по деревням «ругу» ‹плату, которую в дореволюционной России православное духовенство собирало с прихожан, натуральными продуктами и деньгами›, вывалился пьяный из саней и замерз.»

«Я стал усердно искать работы, и только после долгих поисков мне дали переписку бумаг по 8 копеек за лист в Духовной консистории ‹орган церковного управления с административными и судебными функциями при епархиальном архиерее православной церкви в царской России›.
        Бумаги относились главным образом к делам о «разводах», и, переписывая их, я познакомился с невероятной, умопомрачительной грязищей, которую чрезвычайно тщательно разводили консисторские чиновники. Все они были самыми отчаянными пьяницами, каких я видел в жизни. Они пили до каких-то эпилептических припадков, до судорог и дикого бреда, вызывая у меня чувство, близкое к ужасу. Только один из них, секретарь, был похож на человека, да и то слишком. Он носил вицмундир, душился крепкими духами. Голос у него был мягкий, вкрадчивый; движения - кошачьи. Мне казалось, что этот человек может вытащить из меня душу так ловко, что я и не замечу. Этот человек допрашивал мужей и жен, искавших развода. Помню, как он разговаривал с одним священником, на которого жаловалась попадья за неспособность его к брачной жизни.
        Секретарь вытягивал из попа ответы так вкрадчиво, ласково, а тот отвечал тонким, бабьим голосом, и голос его становился все тоньше, тише, точно поп умирал от истощения. Это было жутко слушать.»

Федор Иванович Шаляпин (1873—1938)

— русский и советский певец (бас), народный артист Республики.

‹О положении крепостных крестьян во время правления в России Екатерины Второй:› «На барщине - шесть дней, себе - один день, воскресный. Дворяне как на земле, так и на фабрике - без милосердия. Суконные, полотняные, винокуренные заводы - все у них. И везде те же розги, кнут, неволя.
      Барин девок позорит, барыня матерям велит щенят вместо суки грудями кормить. И вольны каждый миг запороть, искалечить, вовсе жизни решить. В Сибирь сослать могут, лоб забрить ‹отдать в солдаты› не в черед... а подать жалобу некому. По указу недавнему, кто на своих господ подаст жалобу, к ним же обратно будет отдан на суд, сиречь на смертный убой.».

‹О взаимоотношениях крепостных крестьян и русских помещиков в восемнадцатом веке:› «Вот помещик отнял у крестьян всю их землю, за гроши купил скотину, целую неделю заставляет работать сплошь на себя... сечет кошками ‹многохвостными плетьми из смоленой пеньки или сыромятных ремней›, батогами и палками. Сыновья помещика насилуют невест, жен, сестер этих умученных работой людей. Вот некий дворянчик при помощи своих двух братьев пытался изнасиловать невесту крестьянина, за что вовремя подоспевший жених хватил его колом в спину. Несчастный вытерпел, когда старый помещик велел его немилосердно сечь кошками. Вытерпел, когда секли отца его, но когда схватили тащить в хоромы невесту, он выхватил заборину и, как зверь, ринулся на них. За ним поднялась вся деревня, крестьяне окружили своих господ и жестоко их прикончили.».

Ольга Дмитриевна Форш, урождённая Комарова (1873—1961)

— русская советская писательница.

Максимилиан Александрович Волошин (1877—1932)

— русский поэт, литературный критик, художник.

‹02 февраля 1905 года Иван Каляев с бомбой в руках поджидал карету московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Увидев приближающуюся карету великого князя, Иван Каляев бросился наперерез, чтобы бросить бомбу. Но в последний момент он увидел, что в карете кроме великого князя Сергея находятся его жена Елизавета Федоровна и дети великого князя Павла — Мария и Дмитрий. Каляев не стал бросать бомбу и пропустил карету. Руководителю боевиков Борису Савинкову Иван Каляев объяснил, почему он не бросил бомбу в карету великого князя Сергея Александровича› «Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?.. ».

«Я не подсудимый перед вами, я - ваш пленник. Мы - две воюющие стороны. Нас разделяют горы трупов и целое море крови и слёз, разлившейся по всей стране... Вы готовы признать, что существуют две нравственности. Одна для обыкновенных смертных, которая гласит: "Не убий", а другая нравственность для правителей, которая им всё разрешает...».

Иван Платонович Каляев, партийные клички Поэт, Янек (1877—1905)

— русский революционер. После оглашения приговора царского суда, приговорившего его к смертной казни через повешение за убийство 4 февраля 1905 года московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, Иван Каляев отказался подать прошение на имя царя Николая Второго о сохранении жизни.

«‹...›Кронштадт! За пять лет службы ‹в царском военно-морском флоте› я много пережил в нем и плохого и хорошего. Там, по Господской улице, нашему брату, матросу, разрешалось ходить только по левой стороне, словно мы были отверженное племя. На воротах парков были прибиты дощечки с позорнейшими надписями: “Нижним чинам и собакам вход в парк воспрещен”».

«Наступила осень. В августе ‹05.09.1905 года царская› Россия заключила мир с Японией, но нас на родину не отправляли. Это обстоятельство очень волновало пленных ‹солдат и матросов царской армии, оказавшихся в японском плену›.
       Однажды вечером, 8/21 ноября ‹1905 года› к нам в лагерь ‹для военнопленных в городе Кумамото в Японии› пришли два ‹царских› офицера: армейский штабс-капитан и казачий есаул. Они завели беседу с нижними чинами. Вокруг канцелярии собрались сотни две солдат и несколько десятков матросов. Оба офицера стояли на крыльце, настороженно оглядывая публику. Больше разговаривал казачий есаул. Пожилой человек с проседью в густой бороде. Он расспрашивал, как у нас проходит жизнь. Кто-то, обращаясь к нему, осведомился:
       — А правда, ваше высокоблагородие, что в России теперь свобода объявлена?
       Есаул насильно улыбнулся и сказал:
       — А для чего вам свобода нужна? Матерно вы всегда могли свободно ругаться.
       Тут же другой солдат, сорокалетний усатый мужчина из запасных задал давно наболевший вопрос:
       — Ваше высокоблагородие, почему нас на родину не отправляют? Мир давно заключен, а мы все здесь прозябаем.
       В ожидании ответа все притихли. Есаул, продолжая улыбаться, промолвил:
       — Вот вам чего захотелось — на родину попасть. Не увидите вы ее больше совсем! ‹...›Среди вас, пленных, завелись политиканы. Несомненно, они подкуплены японцами. Эти политиканы распространяют разные вредные книжки, которые издаются на средства наших врагов и внушают вам пакостные мысли, что не надо царя, правительства, религии. Для чего это делается? Чтобы посеять среди православного народа смуту, всеобщую резню, анархию. А в России, как вам уже известно, и без вас творится бог знает что — всюду идут беспорядки, бунты. Кто из вас поумнее, тот сразу сообразит, что из этого должно получиться. Разве царю неизвестно, что политиканы, эти продажные твари, развратили вас совсем? А раз так, то неужели он, по вашему мнению, настолько глуп, чтобы заплатить японцам деньги и вывезти вас на свою голову? Ведь никто не стал бы выручать своих врагов из бедственного положения, зная заранее, что, кроме вреда, от них ничего не получишь. Нет, не бывать вам на родине! Вы пропадете здесь.
       ‹...›Кто-то из пленных в отчаянии завопил:
       — Ваше высокоблагородие, что же теперь нам делать?
       На это немедленно последовал ответ, холодный и суровый, как металлический лязг ружейного затвора.
       — Надо хорошенько проучить этих политиканов. А потом царю-батюшке прошение напишите. Может быть, он смилуется над вами и простит вас.»

«‹...›Русские и японские власти были врагами. А как пришлось давить нашего брата ‹матросов и солдат царской армии, попавших в японский плен›, они сразу снюхались. За свое благополучие наши адмиралы и генералы готовы отдать врагам не только нас, но и половину России.»

Алексей Силыч Новиков-Прибой (1877-1944)

— русский советский писатель, участник Цусимского морского сражения русско-японской войны 1904—1905 годов и Первой мировой войны.

«В полном сознании своего поступка я взялась за исполнение приговора [смертного приговора партии эсеров усмирителю крестьянского восстания 1905 года в Тамбовской губернии Г. Н. Луженовскому]. Когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху-мать, у которой 15-летняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакие силы ада не могли бы остановить меня».

Мария Александровна Спиридонова (1884—1941)

— русская революционерка, одна из лидеров партии левых социалистов-революционеров.