Высказывания о государстве, обществе и религии
известных людей двадцатого столетия

«Религия основана, на мой взгляд, прежде всего и главным образом на страхе. Частью это ужас перед неведомым, а частью, как я уже указывал, - желание чувствовать, что у тебя есть своего рода старший брат, который постоит за тебя во всех бедах и злоключениях. Страх - вот что лежит в основе всего этого явления, страх перед таинственным, страх перед неудачей, страх перед смертью. А так как страх является прародителем жестокости, то неудивительно, что жестокость и религия шагали рука об руку. Потому что основа у них обеих одна и та же - страх.
       В этом мире мы начинаем ныне понемногу постигать вещи и понемногу подчинять их с помощью науки, которая шаг за шагом прокладывает себе дорогу, преодолевая вражду христианской религии, вражду церквей и сопротивление всех обветшалых канонов. Наука лишь может помочь нам преодолеть тот малодушный страх, во власти которого человечество пребывало в продолжение жизни столь многих поколений.»

«Религия пагубна не только в умственном, но и в нравственном отношении. Под этим я имею в виду, что она проповедует этический кодекс, целью которого не является человеческое счастье.»

Бертран Рассел, англ. Bertrand Arthur William Russell (1872—1970)

— британский философ, общественный деятель, математик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1950 года.

«— Человек... о-о-о... зверюга душевредная... Я, милый, весь свой век по тайге мыкаюсь... насмотрелся на людишек... Всячинки было...<...>
        — Да вот я и толкую... человек, мол поопасней медведя-то али волка... Медведь что... он без хитрости, мужик простой... Ежели он прет на тебя, обязательно рявкнуть, упредить должон: «а ну-ка», - дескать... Теперича, ежели взять человека... я так полагаю, что пакостливей его нет... Другой прельстится к тебе, примажется, в душу влезет, а опосля того уж и за глотку сгребет.»

Вячеслав Яковлевич Шишков (1873—1945)

— русский советский писатель.

«Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх, кошки - сверху вниз, и только свиньи воспринимают нас как равных.»

«В отрыве от истины совесть - не более чем глупость, она достойна сожаления, но никак не уважения.»

«Ложь успевает обойти полмира, пока правда надевает штаны.»

Уинстон Черчиль, анг. Winston Leonard Spencer-Churchill (1874—1965)

— государственный, политический и военный деятель Великобритании, премьер-министр Великобритании (1940—1945, 1951—1955 гг.), участник Первой мировой войны и других военных кампаний Великобритании, лауреат Нобелевской премии по литературе 1953 года, историк.

«Финляндия <в 1939 году, накануне советско-финляндского военного конфликта 1939—1940 годов> используется аристократическими и финансовыми кругами Англии и Франции для того, чтобы причинить как можно больше вреда России.»

Гарольд Леклер Икес, анг. Harold LeClair Ickes (1874—1952)

— государственный и политический деятель США, министр внутренних дел в кабинете президента Франклина Д. Рузвельта.

«Когда в конце 1800 года <российский император> Павел Ι пригласил директора кадетского корпуса, генерала Ламздорфа, к двум своим младшим сыновьям, Николаю <будущему российскому императору Николаю Первому> и Михаилу, он сказал ему:
      — Ты обязан взяться за это дело, если даже не для меня, то для России! Требую от тебя только одного, чтобы не сделал из них таких же шалопаев, каковы все немецкие принцы.
       И Ламздорф, по мере своего разумения, начал выполнять сложную программу воспитания маленьких царских ребятишек. Он сек их розгами почти ежедневно, и этот испытанный прием воздействия был разрешен ему безусловно, причем каждое сечение заносилось для памяти в подробный журнал занятий с принцами.
       <...>Ламздорф был человек раздражительного характера, и когда приходил в ярость, то уже не довольствовался методическим сечением, а колотил принцев линейками, бил их ружейными шомполами и вообще всем, что попадалось под руку. А однажды, окончательно выйдя из себя, схватил Николая за шиворот, поднял его на воздух и так ударил его об стену головой, что тот лишился сознания.
       И вот все педагогические приемы своего достойного воспитателя Николай, сделавшись императором, применил к России. Он сек ее розгами, бил шпицрутенами и плетьми, всеми способами подавлял в ней естественную способность мыслить, искоренял в ней малейшее стремление к свободе, наконец, как бы в припадке последней ярости, двинул ее <Россию> на стену вооруженных сил Европы.

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский (1875—1958)

— русский советский писатель.

«дар здравого смысла и критического мышления не принадлежит к наиболее характерным отличительным особенностям человека, и даже там, где он действительно имеет место, он не является постоянным и непоколебимым, и, как правило, слабеет по мере разрастания политических групп. Масса подавляет проницательность и вдумчивость, на которые еще способна отдельно взятая личность, и неизбежно приводит к доктринерской и авторитарной тирании, стоит только конституционному государству дать слабину.»

«на каждого явного сумасшедшего приходится, как минимум, десять скрытых, безумие которых редко проявляется в открытой форме, а взгляды и поведение, при всей внешней нормальности, незаметно для их сознания подвергаются воздействию патологических и извращенных факторов<...> Их идеи-химеры, подпитываемые фанатичным возмущением, взывают к коллективной иррациональности и находят в ней плодородную почву; они выражают все те мотивы и все то недовольство, которые у более нормальных людей скрыты под покровом благоразумия и проницательности. А потому, несмотря на их малое в процентном отношении количество, они представляют собой как источники заразы большую опасность, именно потому, что так называемый нормальный человек обладает только ограниченным уровнем самопознания.»

«мы совершенно беззащитны, открыты всем видам психического воздействия и психических инфекций. Как и при опасности любого другого типа, мы можем предотвратить риск психической инфекции только в том случае, если будем знать, что именно будет атаковать нас, а также, где, когда и каким образом произойдет нападение.»

Карл Густав Юнг, нем. Carl Gustav Jung (1875—1961)

— швейцарский психолог и психиатр. Основатель «аналитической психологии».

«Чего же именно хотел последний <русский царь Николай Второй> от церкви: Это прежде всего роль воспитательницы широких народных масс. Воспитать народ через церковь в духе любви и преданности престолу — такая именно задача лежала на епископах, а через них и на всем духовенстве. Как осуществляло последнее эту задачу? Прежде всего путем возможно широкой агитации. Агитация в храмах. В упомянутые «царские дни» в руководящих церковных храмах говорили на монархические темы лучшие духовные ораторы. Ораторы эти говорили по наряду.
      Кoнeчнo, прeдвaритeльнo их прoпoвeдь прoхoдилa чeрeз сaмую oснoвaтeльную духoвную цeнзуру. Дaлee, вoспитaниe нaрoдных мaсс в цeркoвнo-мoнaрхичeских вкусaх вeлoсь чeрeз шкoлу. Oбязaтeльнoe прeпoдaвaниe Зaкoнa Бoжия. Изврaщeниe прoстых, чeтких, ясных трeбoвaний христиaнствa в угoду нeмнoгим, стoящим у влaсти. Oпрaвдaниe цaризмa и нeрaзрывнoгo с ним убийствa (грaбитeльскиe вoйны) с высoты eвaнгeлия. Всe этo былo нe тoлькo в духoвнoй, нo и в свeтскoй шкoлe. Прибaвьтe к этoму цeлую сeть тaк нaзывaeмых цeркoвнo-прихoдских шкoл, гдe крeстьянский мaльчик дoлжeн вoспитывaться в духe сынoвнeй любви и бeзмeрнoй прeдaннoсти к свoeму цaрю. Вот тот мощный аппарат, работая которым, духовенство обязано было прививать народу чуждые ему верноподданнические чувства. Далее, в руках духовенства, кроме подрастающего поколения, находились армия и флот. С точки зрения христианства, война есть страшное зло, бедствие, ничего общего, конечно, с евангелием не имеющее и евангелием не оправдываемое. Это не Толстой только, но и великие епископы первых веков, более того — сам первый никейский вселенский собор, запретили христианину воевать. Духовенство не могло этого не знать. Оно знало... и учило о пользе войны. Более того, оно учило о святости воинского звания, о святости воинского подвига. Так называемые полковые священники были усердными пропагандистами этих идей. Как известно, в полках, наряду с маршировкой и обращением с винтовкой, обучали и повиновению царю, по завету Бога, церкви и присяге. Это, конечно, была обязанность полкового священника. Священник здесь пред нами предстает в определенной роли офицера в рясе и больше ничего. На войне этот же священник будет учить обращать учение в дело — и ради царя земного, памятуя о награде у Царя небесного, бить, давить, душить, уничтожать своего брата из враждебного государства. Религиозное влияние церкви в армии было одним из самых важных для государства. Здесь монархизму церковь оказывала максимальную поддержку. <...>
      Бедное духовенство! Жалкие царские чиновники в рясах! Чиновники, именно чиновники. Ибо при всем нравственном безобразии тех деяний духовенства, о котором я только что сказал, была хотя бы как будто призрачная тень религиозного, если не оправдания, то освещения.
      Но бедным батюшкам приходилось выступать в роли формальных чиновников. Они ведь «между прочим» представляли всевозможнейшие статистические сведения, никакого отношения к церкви не имеющие; они являлись агентами, опять-таки «между прочим» воинского присутствия, сообщая ему неопустительно каждый год о тех лицах своего прихода, которые в этот год должны были отбывать воинскую повинность.
      Того гораздо более. Духовные лица, еще начиная с Петра первого, были агентами охранки <царской тайной политической полиции>. Если на исповеди кто-либо признается в грехе против царя, то священнику надлежит немедленно донести об этом кому следует. Вспомните, какая священнейшая тайна есть исповедь. Священник, выдавший тайну, узнанную на духу, лишается права священнодействовать. По древнему гражданскому правилу того гораздо более: такому болтуну нужно вырвать язык. Так строг закон! Но, если дело касается царя и его блага, законы молчат, законы не существуют!»

Александр Иванович Введенский (1889—1946)

— церковный деятель, протоиерей. Один из лидеров обновленческого движения в РПЦ.

« в 1479 г. произошло объединение самых крупных пиренейских государств и возникла единая Испания. <...> Создав в 1480—1485 гг. инквизицию, короли превратили церковь в самое страшное орудие абсолютизма. <...>
      Заокеанская экспансия была в интересах как самой королевской власти, так и ее союзников — городской буржуазии и церкви. Буржуазия стремилась расширить источники первоначального накопления; церковь — распространить свое влияние на языческие страны. Военную силу для завоевания «языческих Индий» могло дать испанское дворянство. Это было и в его интересах, и в интересах абсолютистской королевской власти и городской буржуазии. Завоевание Гранады положило конец почти беспрерывной войне с маврами в самой Испании, войне, бывшей ремеслом для многих тысяч идальго. Теперь они сидели без дела и стали еще более опасны для монархии и городов, чем в последние годы Реконкисты <периода времени в 8—15 веках, когда происходило отвоевывание коренным населением Пиренейского полуострова (христианами) земель, захваченных маврами (мусульманами)>, когда королям в союзе с горожанами пришлось вести упорную борьбу против разбойничьих дворянских шаек. Требовалось найти выход для накопившейся энергии идальго. Выходом, выгодным для короны и городов, для духовенства и дворянства, была заокеанская экспансия.
      Королевская казна, особенно кастильская, постоянно пустовала, а заокеанские экспедиции в Азию сулили сказочные доходы. Идальго мечтали о земельных владениях за океаном, но еще более — о золоте и драгоценностях «Китая» и «Индии», так как большинство дворян было в долгу, как в шелку, у ростовщиков. Стремление к наживе сочеталось с религиозным фанатизмом — следствием многовековой борьбы христиан против мусульман. <...> Для инициаторов и организаторов заокеанской экспансии, для вождей Конкисты <испанского завоевания Америки> религиозное рвение было привычной и удобной маской, под которой скрывались стремления к власти и личной наживе.»

Иосиф Петрович Магидович (1889—1976)

— советский историк географии, специалист по экономической географии зарубежных стран, преподаватель, писатель.

<...>«Нас просто предали. Говорилось: отечество, а ввиду имелась жажда власти и грызня среди горсточки тщеславных дипломатов и князей. Говорилось: нация, а в виду имелся зуд деятельности у господ генералов, оставшихся не у дел... Слово «патриотизм» они начинили своим фантазерством, жаждой славы, властолюбием, лживой романтикой, своей глупостью и торгашеской жадностью, а нам преподнесли его как лучезарный идеал...»

Эрих Мария Ремарк, урождённый Эрих Пауль Ремарк (нем. Erich Maria Remarque) (1889—1970)

— немецкий писатель, участник Первой мировой войны. Книги Ремарка сжигали немецкие нацисты.

«Советский Союз, как и великое княжество Московское в 14 в. воспроизводят характерные черты Византийской империи, а в ней церковь может быть хоть христианской, хоть марксистской, лишь бы она служила интересам государственного управления.»

«Три раза в течение тысячи ста лет она <Россия> воспринимала иноземные цивилизации: сначала Скандинавскую, позже Византийскую, затем Западную, причем последнюю — сначала в либеральной, а затем в коммунистической форме.»

«Сталинский тиранический путь технической вестернизации осуществлялся, как и в петровские времена, через тяжелейшие испытания, насилие и принуждение. Но именно коммунистическая техническая революция в России предопределила победу над германскими захватчиками во Второй мировой войне, так же как петровская техническая революция обеспечила победу над шведскими агрессорами в 1709 г. и над французскими — в 1812-м.»

Арнольд Джозеф Тойнби, англ. Arnold Joseph Toynbee (1889—1975)

— английский историк, социолог.

<Болдинский> «Монастырь обнесен кирпичной оградой с бойницами, через которые — сказывают люди — некогда лазили по ночам гулять к солдаткам-бабам молодые монахи.»

«Живы рассказы о последнем крепостном помещике из рода Барышниковых — толстяке, насмешнике и дебошире, не знавшем удержу в своих безобразных выходках. Это о нем рассказывали старики, как, встретивши раз на большаке мужичка-дегтяря, он велел тому крепостному мужичку под страхом жестокого наказания окунуться трижды в дегтярной бочке; как однажды, проезжая в город на дворянские выборы, завидев по дороге купавшегося в пруду своего соседа, бедного помещика, приказал кучеру остановиться и, подозвав из воды голого соседа, стыдливо прикрывавшего руками наготу, силою усадил в коляску, да так и примчал в Адамовом подобии в город, на многолюдное собрание дворян. О нем же рассказывали, что перед самою смертью, вскочив с одра, гонялся он с заряженным пистолетом за привезенным из Москвы знаменитым лекарем-немцем, крича во все горло: «Сперва ты умрешь, немецкий колпак, а я еще поживу, посеку моих мужичков!..»

Иван Сергеевич Соколов-Микитов (1892—1975)

— русский советский писатель. Участник Первой мировой войны. Моряк, авиатор, путешественник, журналист.

«Враги у нас ещё не передохли и не передохнут, пока существует капиталистическое окружение. Это надо помнить. Мы на Украине <в составе Советского Союза> здорово почистили врагов. Но некоторые ещё остались. Они чувствуют себя одиноко, боятся голову поднять, но они есть. Поэтому смотреть надо в оба.»

«В истории человечества было немало тиранов жестоких, но все они погибли так же от топора, как сами свою власть поддерживали топором.»

Никита Сергеевич Хрущёв (1894—1971)

— советский партийный и государственный деятель, в 1958—1964 годах — руководитель СССР.

«А уже подходили белые <контрреволюционная армия, воевавшая с Красной Армией во время Гражданской войны и иностранной интервенции в России 1918-20 годов>. И по городу <Феодосии в Крыму> мелькали листовки черносотенцев: «Бей жидов, спасай Россию».

«Боже мой, как я стара — я ещё помню порядочных людей...»

«В театре все друг дружке улыбаются, гадости говорят только за спиной, на ушко, подлости делают так же.»

«Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальш, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!»

«Народ у нас самый даровитый, добрый и совестливый. Но практически как-то складывается так, что постоянно, процентов на восемьдесят, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек. Беда!»

«Люди отдают Богу душу, чтобы она попала в ад?»

«Умных людей с каждым днём всё больше, откуда же тогда столько дураков?»

«У нас ничего не дают просто так, незаслуженно. Просто так, незаслуженно у нас только отнимают.»

«Карьера и подлость слишком часто оказываются сиамскими близнецами.»

Фаина Георгиевна Раневская (1896—1984) - российская и советская актриса, народная артистка СССР.

Михаил Васильевич Исаковский (1900—1973) - русский советский поэт.

«На протяжении всей зафиксированной истории и, по-видимому, с конца неолита в мире были люди трех сортов: высшие, средние и низшие. Группы подразделялись самыми разными способами, носили всевозможные наименования, их численные пропорций, а также взаимные отношения от века к веку менялись; но неизменной оставалась фундаментальная структура общества. Даже после колоссальных потрясений и необратимых, казалось бы, перемен структура эта восстанавливалась, подобно тому как восстанавливает свое положение гироскоп, куда бы его ни толкнули.
      <...>Цели этих трех групп совершенно несовместимы. Цель высших — остаться там, где они есть. Цель средних — поменяться местами с высшими; цель низших — когда у них есть цель, ибо для низших то и характерно, что они задавлены тяжким трудом и лишь от случая к случаю направляют взгляд за пределы повседневной жизни, — отменить все различия и создать общество, где все люди должны быть равны. Таким образом, на протяжении всей истории вновь и вновь. вспыхивает борьба, в общих чертах всегда одинаковая. Долгое время высшие как будто бы прочно удерживают власть, но рано или поздно наступает момент, когда они теряют либо веру в себя, либо способность управлять эффективно, либо и то и другое. Тогда их свергают средние, которые привлекли низших на свою сторону тем, что разыгрывали роль борцов за свободу и справедливость. Достигнув своей цели, они сталкивают низших в прежнее рабское положение и сами становятся высшими. Тем временем новые средние отслаиваются от одной из двух других групп или от обеих, и борьба начинается сызнова. Из трех групп только низшим никогда не удается достичь своих целей, даже на время. Было бы преувеличением сказать, что история не сопровождалась материальным прогрессом. Даже сегодня, в период упадка, обыкновенный человек материально живет лучше, чем несколько веков назад. Но никакой рост благосостояния, никакое смягчение нравов, никакие революции и реформы не приблизили человеческое равенство ни на миллиметр. С точки зрения низших, все исторические перемены значили немногим больше, чем смена хозяев.
      К концу XIX века для многих наблюдателей стала очевидной повторяемость этой схемы. Тогда возникли учения, толкующие историю как циклический процесс и доказывающие, что неравенство есть неизменный закон человеческой жизни. У этой доктрины, конечно, и раньше были приверженцы, но теперь она преподносилась существенно иначе. Необходимость иерархического строя прежде была доктриной высших. Ее проповедовали, короли и аристократы, а также паразитировавшие на них священники, юристы и прочие, и смягчали обещаниями награды в воображаемом загробном мире. Средние, пока боролись за власть, всегда прибегали к помощи таких слов, как свобода, справедливость и братство. Теперь же на идею человеческого братства ополчились люди, которые еще не располагали властью, а только надеялись вскоре ее захватить. Прежде средние устраивали революции под знаменем равенства и, свергнув старую тиранию, немедленно устанавливали новую. Теперь средние фактически провозгласили свою тиранию заранее.»

Джордж Оруэлл (настоящее имя Эрик Артур Блэр, англ. Eric Arthur Blair, George Orwell) (1903—1950)

— английский писатель, публицист, участник гражданской войны в Испании (1936—1939).

<Рассказ русского боярина о событии, происшедшем во время русско-польской войны 1654-1667 годов:> «...нам надо во что бы то ни стало, хоть уступить панам, а с Польшей мириться, покуда порядок в ней до конца не нарушен. Ты послушай, великим постом у меня был случай. Подходим с войском к маентку какого-то пана. Пограблено все, пожжено, и пан со своею паней вдвоем висят на воротах. А польские хлопы - ко мне с хлебом-солью, без шапок стоят на коленях. Я их спрашиваю: казаки, мол, были? Молвят: «Ниц, пане боярин. То мы, польские хлопы, сами маенток спалили и пана повесили сами»-«За что же вы его?»-«Пшепрашем, бо пан был бардзо лютый. Богато грошей тягал и хлеба, плетьми бил и чеботом в зубы». Я им: «Да как же вы, пся крев, дерзнули на пана?! Ведь сам господь бог указует хлопам покорность!» Ну, я тотчас велел всех мужеска пола хлопов тут же повесить и деревню пожечь, чтобы другим неповадно было вставать на шляхту.»

Степан Павлович Злобин (1903—1965) - русский советский писатель, участник Второй мировой войны.

«У истины много врагов. И ложь хоть и самый заметный, но не самый коварный и пагубный. У явной и сознательной лжи, по поговорке, ноги коротки, далеко уйти она не может. Гораздо труднее одолеть обольщение и предвзятость, укоренившиеся легенды и полуосознанный страх, который мешает видеть то, что может разрушить дорогие нам верования»

«как часто истиной считается то, что кто-то хочет выдать за истину.»

«осознанная потребность в народной поддержке <под воздействием революционных событий в России 1905 года> заставила правительство <русского царя Николая Второго> организовать "реакцию снизу" в виде так называемых патриотических союзов, подобных Союзу русского народа, и их террористических отростков ("черные сотни").»

Георгий Михайлович Катков (1903—1985) - историк русского зарубежья, философ, профессор Оксфордского университета.

«Последний бунт <русских крестьян>, вызванный реформой <1861 года царя> Александра Второго, прогремел на всю Россию. Мужиков усмиряли драгуны под командой князя Гагарина, имение которого находилось в пяти верстах от Жердевки. Каратели до смерти запороли крестьянского вожака Викулу, а жену и помощницу его Феклу, настигнутую за деревней, удавили в овраге. Десятки семей бунтовщиков были выселены в Оренбургскую губернию, остальные жердевцы получили по восемьдесят ударов розгами.»

Савелий Родионович Леонов (1904—?) - русский советский писатель.

«Великая ложь о самом гуманном в мире режиме распространилась именно во времена великой чистки <...> Для того чтобы заворожить мир, советскому режиму нужны были безумие и террор сталинизма.»

«Что до деспотии, то она некоторым образом вновь приводит к равенству. При деспотическом строе правит один, и поскольку он обладает абсолютной властью и не обязан подчиняться каким-либо правилам, то кроме него никто не находится в безопасности. Все боятся, и потому все, сверху донизу, обречены на равенство, но, в отличие от равенства граждан в условиях свободы, это — равенство в страхе..»

«Цели политических режимов не однозначны и не обязательно гармонируют друг с другом. Режим, обеспечивающий гражданам наибольшую свободу, не всегда гарантирует наибольшую действенность власти. Режим, основанный на волеизъявлении управляемых, не всегда предоставляет в распоряжение носителей власти достаточные возможности для ее реализации.»

Реймон Клод Фердинанд Арон (фр. Raymond Claude Ferdinand Aron) (1905—1983) - французский политолог и философ.

<По-видимому, действие рассказа происходит зимой 1941—1942 годов на советско-германском фронте Второй мировой войны> «В панике внезапного отступления немцы подожгли <подмосковную русскую> деревню. Ветер погнал пламя к огородам, и левая сторона <деревни> осталась нетронутой.
      Марья Спиридонова с двухлетней дочкой на руках сидела на лавке у стены и ждала старика отца, который пошел добывать лошадь. Вещи давно были уложены. Где-то рядом не переставая била немецкая батарея, но к выстрелам и взрывам здесь давно привыкли, и маленькая дочка продолжала спать. Она проснулась и заплакала от тишины, когда батарея внезапно умолкла. Сын Спиридоновой Колька не обращал внимания ни на что. Он разбирал свое богатство — стреляные гильзы, перочинный ножик и три разноцветных стеклышка от сигнального фонаря. Потом он попросил есть.
      Спиридонова достала кусок хлеба, а за солью, чтобы не развязывать мешок, пошла к полке у дверей в сени. Доставая соль, она увидела круглую банку из-под монпансье <с отравой для волков>, и вспомнила волков и прошлую весну <1941 года>, и сказала про себя, точно перекликалась мыслями с мужем: «Четвероногих травили, а двуногие <“звери”> пришли…»
      Потом дверь распахнулась, и в комнату вошел худой <германский> офицер в черном нагольном полушубке <Начав в июне 1941 года войну против Советского Союза, гитлеровское командование рассчитывало на быструю победу, до начала холодов. Поэтому зимой 1941—1942 годов германская армия не была обеспечена зимним обмундированием. Чтобы спастись от морозов, немцы на оккупированной территории СССР отнимали теплые вещи у местного населения>. Он оглядел комнату, затем высунулся наружу и крикнул что-то на своем языке.
      Два немца в касках, обмотанных мохнатыми полотенцами, с шерстяными носками вместо варежек, втолкнули в избу разутого, окровавленного старика.
      Спиридонова попятилась и, не глядя на полку, на ощупь поставила обратно кубышку с солью, рукой она обхватила сына и крепко прижала к себе, чтобы он не увидел, кого привели немцы. Это был ее старый отец, который пошел искать лошадь. Старик взглянул на Спиридонову безразлично и спокойно, как на чужую.
      Офицер сел на лавку, выставив ноги с худыми коленями, и приказал подвести старика.
      — Зачем брал лошадь? Ну! — старательно выговаривая русские слова, спросил он с брезгливым равнодушием.
      Старик не ответил. Не поднимаясь со скамьи, немец вытащил из-за борта грязного полушубка, прожженного на лопатках, шоферские перчатки с раструбами и неторопливо стегнул старика по лицу.
      Старик молчал.
      — Я спрашиваю! — взвизгнул офицер и закашлялся.
      Уняв приступ кашля, офицер смахнул слезы и спросил раздраженно:
      — Куда? Зачем? К партизанам? Говори!
      Отец Спиридоновой покачал головой.
      — Партизанам я такой ненужный, — сказал он.
      — Имя? Фамилия? — спросил офицер и, снова не выдержав медлительности деда, закричал: — Я имею спрашивать! Быстро!
      Старик поднял глаза и неторопливо сказал:
      — Кому надо — знают. А тебе ни к чему.
      На улице, близко от дома, взвизгнула и разорвалась мина. Офицер вздрогнул, сморщился и махнул солдатам. Тут же он повернулся к Спиридоновой и сказал:
      — Давай кушать быстро.
      Солдаты повели старика, подталкивая пинками, и Спиридонова услыхала два коротких выстрела у выхода из избы. Она продолжала стоять у стены, словно ждала, что отец вернется. Сердце отказывалось верить, что смерть так просто нагнала его у двери собственного дома, между вопросом о фамилии и приказанием подать еду.
      — Быстро! — снова сказал офицер. — Надо ехать. Сало, масло, молоко.
      Спиридонова оставила Кольку, положила девочку на узлы с вещами и достала все, что у нее было.
      — Мало, — сказал немец. — Давай еще.
      В печке стоял котелок с пшенной кашей. Спиридонова припасла кашу, чтобы поесть перед самой дорогой. Она пошла к печке за котелком, дверь в сени оставалась приоткрытой, и взгляд ее упал на банку с отравой. Она оглянулась. Офицер сидел на лавке, уперев локти в острые колени, и близоруко разглядывал свои ладони. Быстрым движением Спиридонова сняла банку с отравой и густо посыпала кашу. Она понесла ее к столу, перемешивая деревянной ложкой.
      Стуча ногами, ежась от холода, вернулись солдаты, которые расстреливали старика.
      Офицер зачерпнул ложкой кашу и поднес ко рту. Спиридонова затаила дыхание. Новый приступ кашля помешал офицеру. Он бросил ложку, согнулся и кашлял, упершись руками в острые колени.
      Солдаты нарезали хлеб, сало. Половину каши один из них выложил на тарелку и пододвинул офицеру. Затем солдаты вытащили ложки. Офицер остановил их. Не в силах, говорить из-за кашля, он показал пальцем на Спиридонову. С тоской Спиридонова ждала. Неужели она вызвала подозрение? Офицер унял кашель, но не стал есть. Он изнервничался на этой войне. Он стал осторожным, как человек, бредущий впотьмах возле открытого погреба. Он посмотрел на Спиридонову и сказал:
      — Пробуй первая.
      Уши Спиридоновой покраснели. Глаза ее сузились. Что делать? Этого она не ожидала. Солдаты, вздыхая, поглядывали на кашу. Спиридонова подошла к столу и взяла ложку.
      — Каша, — сказала она и старательно улыбнулась. — Я есть не хочу. Кушайте. Хорошая каша. — Ей казалось, что немец плохо ее понимает. Она погладила себя по животу. — Я сытая. — Она сказала это как можно проще и приветливей.
      — Пробовать! — сердито приказал офицер. Спиридонова тряхнула головой и взяла ложку. Отступать было поздно.
      Офицер подозрительно следил за ней. Выхода не было. Все кончено. Спиридонова поднесла кашу ко рту. Спазма сдавила горло. Она не могла сделать глотка. Офицер продолжал смотреть на нее. Солдаты ждали. Спиридонова закрыла на секунду глаза и быстрыми, мелкими глотками проглотила кашу. Один из солдат зевнул. Ему хотелось есть. Он зевнул, как дрессированная собака, перед которой положили кусок мяса и запретили трогать. Офицер засмеялся. Он что-то сказал своим солдатам по-немецки, солдаты задвигались и дружно принялись за еду.
      Когда Спиридоновой стало плохо, немец приказал вышвырнуть ее из избы. Один солдат поднялся, сделал два шага к Спиридоновой и остановился. С удивлением и тревогой он обернулся к своим. Офицер побледнел и положил ложку. Второй солдат еще раньше перестал есть. Он сидел, устало уперев локти в стол, и ладонью потирал лоб. Офицер коротко спросил его о чем-то. Солдат молча кивнул головой. Офицер встал, и его стошнило. Затем он выпрямился и дико заорал Спиридоновой:
      — Что ты сделал, русский сволочь?
      И Спиридонова засмеялась. Она уже не могла стоять и сидела на лавке, привалясь к стене, и девочка кричала на ее руках, и Колька плакал, потому что боялся офицера, но Спиридонова смеялась.
      Теряя сознание от боли и ярости, офицер выхватил парабеллум и пулю за пулей всаживал в женщину и ее детей, покамест в обойме не кончились патроны.»

Александр Григорьевич Письменный (1909—1971) - русский советский писатель. Участник Второй мировой войны