Новое — это хорошо забытое старое
<<<       >>>

Высказывания о государстве, обществе и религии
известных людей второй половины девятнадцатого
и начала двадцатого веков

«Тот, кто забывает свою историю, обречен на ее повторение»
Древний философ

Чернышевский Николай Гаврилович (1828—1889)

‹Обращение к русским крестьянам› «Знаете вы сами, каково это слово “жалуйся на барина”. Оно жаловаться-то и прежде было можно, да много ли толку было от жалоб? Только жалобщиков же и оберут, да разорят, да еще пересекут, а иных, которые смелость имели, еще и в солдаты забреют, либо в Сибирь да в арестантские роты сошлют. Только и проку было от жалоб. Известно дело: коза с волком тягалась, один хвост остался. Так оно было, так оно и будет, покуда волки останутся, значит помещики да чиновники останутся.»

«И за лес барин с мужика возьмет ‹оброк›, ведь лес-то, почитай, что во всех селах отнимут: сказано в указе ‹царском манифесте от 19 февраля 1861 года›, что лес барское добро, а мужик и валежнику подобрать не смей, коли барину за то не заплатит. Где в речке или в озере рыбу ловили, и за то барин станет брать. Да за все, чего ты ни коснись, за все станет с мужика барин либо к барщине, либо к оброку надбавки требовать. Все до последней нитки будет барин драть с мужика.»

«‹...›по царскому-то манифесту ‹от 19 февраля 1861 года› да по указам дело поведено: не к воле, а к тому оно идет, чтобы в вечную кабалу вас ‹крестьян› помещики взяли, да еще в такую кабалу, которая гораздо и гораздо хуже нонешней.»

«Честь — одна и та же у женщин и мужчин, девушек, замужних женщин, стариков и старух: «не обманывай», «не воруй», «не пьянствуй»; только из таких правил, относящихся ко всем людям, слагается кодекс «чести» в правдивом смысле слова.»

Николай Гаврилович Чернышевский (1828—1889)
— русский революционер, философ, писатель, публицист, литературный критик. За составление в 1861 году воззвания «Барским крестьянам от их доброжелателей» Николай Чернышевский провел в царской тюрьме и на каторге более двадцати лет. «Враг Российской империи номер один»
Лев Николаевич Толстой (1828—1910)

«Не удивительно то, что сами рабы с древнейших времен подвергаемые рабству, не сознают своего положения и считают то свое положение рабства, в котором они жили всегда, естественным условием человеческой жизни и видят облегчение в перемене формы рабства.»

«История... - это не что иное, как собрание басен и бесполезных мелочей, пересыпанных массой ненужных цифр и собственных имён...»

«Суеверие политическое состоит в том, что, кроме обязанностей человека к человеку, существуют более важные обязанности к воображаемому существу, и жертвы (весьма часто человеческих жизней), приносимые воображаемому существу - государству, тоже необходимы, и люди могут и должны быть приводимы к ним всевозможными средствами, не исключая и насилия.
     Это-то суеверие, поддерживавшееся прежде жрецами разных религий, теперь поддерживается так называемой наукой.»

«Вам ‹правящему слою царской России› или большинству из вас кажется, что все происходит оттого, что среди правильного течения жизни являются какие-то беспокойные, недовольные люди, мутящие народ и нарушающие это правильное течение, что виноваты во всем только эти люди, что надо усмирить, обуздать этих беспокойных, недовольных людей, и тогда опять все будет хорошо, и изменять ничего не надо.
     Но ведь если бы все дело было в беспокойных и злых людях, то стоило бы только переловить, заключить их в тюрьмы, сослать или казнить, и все волнения окончились бы. Но вот уже более 30 лет ловят, заключают, казнят, ссылают этих людей тысячами, а количество их все увеличивается, и недовольство существующим строем жизни не только растет, но все расширяется и захватило теперь уже миллионы людей рабочего народа, огромное большинство всего народа. Ясно, что недовольство происходит не от беспокойных и злых людей, а от чего-то другого. И стоит только вам, правительственным людям, ‹...› перестать наивно думать то, что выражено в недавнем циркуляре министра внутренних дел - что если полиция будет вовремя разгонять толпу и вовремя стрелять в нее, то все будет тихо и спокойно‹...›»

«Семь смертных приговоров: два в Петербурге, один в Москве, два в Пензе, два в Риге. Четыре казни: две в Херсоне, одна в Вильне, одна в Одессе».
      И это в каждой ‹российской› газете. И это продолжается не неделю, не месяц, не год, а годы. И происходит это в России ‹в царствование царя Николая Второго...›
      Двенадцать человек из тех самых людей ‹крестьян›, трудами которых мы ‹привилегированные сословия царской России› живем, тех самых, которых мы всеми силами развращали и развращаем, начиная от яда водки и до той ужасной лжи веры, в которую мы не верим, но которую стараемся всеми силами внушить им, — двенадцать таких людей задушены веревками ‹казнены через повешение 09 мая 1908 года› теми самыми людьми, которых они кормят, и одевают, и обстраивают и которые развращали и развращают их.
      ‹...›делается это, не переставая, годами, над сотнями и тысячами таких же обманутых людей, обманутых теми самыми людьми, которые делают над ними эти страшные дела. И делается не только это ужасное дело, но под тем же предлогом и с той же хладнокровной жестокостью совершаются еще самые разнообразные мучительства и насилия по тюрьмам, крепостям, каторгам ‹царской России›.
      ‹...›Ужаснее же всего в этом то, что все эти бесчеловечные насилия и убийства, кроме того прямого зла, которое они причиняют жертвам насилий и их семьям, причиняют еще большее, величайшее зло всему народу, разнося быстро распространяющееся, как пожар по сухой соломе, развращение всех сословий русского народа. Распространяется же это развращение особенно быстро среди простого, рабочего народа потому, что все эти преступления, превышающие в сотни раз всё то, что делалось и делается простыми ворами и разбойниками и всеми революционерами вместе, совершаются под видом чего-то нужного, хорошего, необходимого, не только оправдываемого, но поддерживаемого разными, нераздельными в понятиях народа с справедливостью и даже святостью учреждениями: сенат, синод, дума, церковь, царь.
      ‹...›вы, представители христианской ‹царской› власти, руководители, наставники, одобряемые и поощряемые церковными служителями, разрушаете в людях последние остатки веры и нравственности, совершая величайшие преступления: ложь, предательство, всякого рода мучительство и — последнее самое ужасное преступление, самое противное всякому не вполне развращенному сердцу человеческому: не убийство, не одно убийство, а убийства, бесконечные убийства, которые вы думаете оправдать разными глупыми ссылками на такие-то статьи, написанные вами же в ваших глупых и лживых книгах, кощунственно называемые вами законами.»

«Если и есть различие между явно исповедующими православие и отрицающими его, то не в пользу первых.... явное признание и исповедание православия большею частию встречалось в людях тупых, жестоких и безнравственных и считающих себя очень важными. Ум же, честность, прямота, добродушие и нравственность большею частью встречались в людях, признающих себя неверующими»

«Всякий раз, когда я пытался выказывать то, ... что я хочу быть нравственно хорошим, я встречал презрение и насмешки; а как только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли. Честолюбие, властолюбие, корыстолюбие, гордость, гнев, месть - всё это уважалось.»

«...насущнейшая потребность русского народа есть народное образование. Образования этого нет. Оно ... никогда не начнется, ежели правительство будет заведовать им... Чтобы народное образование пошло, нужно, чтобы оно было передано в руки общества.»

«...я бы вам показал грамотных, учившихся прежде у попов и дьяконов. Это одни ученики, которые совершенно безнадежны... Надо побывать в сельских школах и семинариях..., которые доставляют педагогов в училища от правительства, чтобы понять, отчего ученики этих школ выходят глупее и безнравственнее неучеников. »

«...я отрёкся от церкви, называющей себя православной... перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мёртвое моё тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв... »

«Такова ‹...› судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.»

Лев Николаевич Толстой (1828—1910)
— русский граф, писатель, участник Крымской (Восточной) войны 1853—1856 гг.
Портрет российского историка Александра Густавовича Брикнера (1834—1896)

«На всех казацких мятежах всегда находились изменники, готовые выдать вождей. Стенька Разин и Пугачев в самом тесном своем кругу были окружены правительственными шпионами.
      ‹...›После неудачной попытки захватить Азов, сам ‹предводитель крестьянско-казачьего восстания 1707-1709 годов на юге России Кондратий› Булавин отчаялся в успехе. Чтобы избегнуть предательства казаков, которые хотели его выдать, он сам лишил себя жизни, застрелившись из пистолета (в июле 1708 года).»

«В «С.-Петербургских Ведомостях» за 1796 г., наряду с объявлениями о сбежавших собаках, о потерянных вещах, за возвращение которых обещаются награды, мы читаем объявления и сбежавших дворовых людях и крестьянах, за возвращение которых обещается также довольное вознаграждение. Вслед за объявлениями о продаже коров, жеребцов, малосольной осетрины, лиссабонских апельсинов - объявления о продаже крепостных семьями и порознь, и чаще всего - о продаже молодых девок, собою видных. Крепостных не только продавали, но проигрывали в карты, платили ими долги, давали ими взятки, платили ими врачам за лечение и проч.»

«Англичанин Флейчер, в конце XVI в., в самых резких выражениях порицал Россию, сравнивая её с Турциею, осуждал недобросовестность приказных, обскурантизм ‹враждебность просвещению и науке православного› духовенства, низкопоклонность простого народа, общую продажность.»

Александр Густавович Брикнер, нем. Alexander Bruckner (1834—1896)
— российский историк, писатель. Доктор философии и истории.
Картина Василия Григорьевича Перова «Трапеза»
«Трапеза» (1865—1876)

‹Действие картины Василия Перова «Трапеза» происходит в монастырской трапезной зале. На первом плане картины изображен стол с бутылками с вином и фруктами, за которым сидит православное монастырское начальство. Этот стол обслуживают слуги. Справа от стола стоят почетные гости — царский чиновник с орденом и его жена. Полнотелую чиновницу настойчиво приглашают сесть за стол к монастырскому начальству.
     На нищенку с детьми, просящую милостыню в углу картины, никто не обращает внимания. На дальнем плане картины изображен пустой стол, за которым сидят рядовые монахи. Один из монахов, стоя на коленях, склонился перед начальством в раболепном поклоне.›


Картина Василия Перова «Сельский крестный ход на Пасхе»
«Сельский крестный ход на Пасхе» 1861

‹Одна из серии картин антиклерикальной направленности, созданных Василием Перовым в начале 1860-х годов. Действие картины происходит на Пасхальной неделе. В это время сельские православные священники обходили дома своего прихода, собирая подношения. А хозяева при этом угощали их тем, чем были богаты.
     На картине изображена пьяная процессия, идущая по грязной дороге, с иконами и церковной хоругвью. Женщина в процессии несёт икону, у которой утрачен лик. Пьяный поп раздавил ногой пасхальное яйцо и едва держится на ногах, держась за опору крыльца дома. Дьячок лёжа на крыльце, уронив молитвенник и кадило, пытается достать из-под ноги попа пасхальное яйцо. На земле под крыльцом валяется пьяный хозяин дома.›


Картина «Чаепитие в Мытищах» 1862
«Чаепитие в Мытищах» 1862

‹Картину «Чаепитие в Мытищах» Василий Перов написал после того, как по требованию Святейшего Синода была удалена с выставки его картина «Сельский крестный ход на Пасхе».
      Действие новой картины происходит в подмосковных Мытищах, где в середине 19-го века останавливались на отдых богомольцы по пути из Москвы в Троице-Сергиеву лавру. На картине изображен православный церковный сановник, расположившийся в кресле за столом с самоваром, под сенью деревьев. На церковнике одеты дорогие ряса и подрясник, на ногах — начищенные до блеска сапоги. Рядом с ним лежит раскрытый саквояж, из которого торчит бутылка с вином. За спиной церковника стоит сопровождающий его монах-чернец. Православная церковная субординация запрещает простому монаху садиться за один стол с архиереем, поэтому он пьёт чай стоя. На дальнем плане картины виден ещё один сопровождающий архиерея монах.
      С другой стороны стола стоят в ожидании подаяния одноногий солдат-инвалид и его босоногий мальчик-поводырь. В Крымской войне 1854—1856 годов солдат потерял зрение и одну ногу. На его обтрепанной шинели видны воинские награды за храбрость. Худой изможденный солдат стоит с протянутой рукой, опираясь на костыль. Мальчик-поводырь, одетый в рваные рубаху и порты, протягивает к архиерею перевернутую солдатскую фуражку.
      Но им не дождаться милостыни от жирного православного архиерея. Церковник отвернулся от просящих подаяния и продолжает прихлебывать чай из блюдца. По-видимому, по его приказу служанка, доливающая из кувшина воду в самовар, отталкивает солдата-инвалида.›

Василий Григорьевич Перов (1834—1882)
— русский живописец
Евгений Евсигнеевич Голубинский (1834—1912)

«Быть историком в некотором отношении почти так же щекотливо, как быть публицистом. История какого бы то ни было общества не может быть похвальным словом ему или панегириком, а должна быть точным воспроизведением его прошедшей жизни со всеми достоинствами и недостатками этой последней, иначе она утратит весь свой смысл и перестанет быть историей. Но, говоря о недостатках прошедшего времени, иногда невозможно бывает не захватывать до некоторой степени настоящего, по той очень простой причине, что иногда прошедшее еще продолжает более или менее оставаться настоящим. Таким образом, в некоторых случаях историк волей-неволей становится отчасти публицистом.»

«Дело в том, что между предками нашими по норманнской линии или Русскими в собственном смысле, по особенным обстоятельствам, господствовало до христианства сластолюбие, совершенно неограниченное. В древнейшее время Русские почти исключительно жили нападениями на другие народы и военными грабежами. Главную добычу в этих нападениях составляли пленники и пленницы, вследствие чего у них явилась нарочитая и обширная торговля невольниками и невольницами. С течением времени Русские перестали быть исключительно разбойниками, но торговля невольниками и невольницами, по сделанной привычке, продолжала составлять их специальность. И так это было, как мы положительно знаем, и в X веке. Но относительно этого особого рода товара ввёлся обычай, что пока он находился на руках у купцов, они — купцы пользовались им сами: положительные свидетельства из X века говорят нам, что каждая продаваемая невольница была для Русского, если он только хотел того, и его наложницей. И что это считалось делом вполне естественным и обыкновенным. В то время ‹киевский› князь был самым первым купцом, и наложниц в этом смысле, вероятно, иногда бывало у Владимира ‹Святославича› не по восьми сот, а не по одной тысяче. Мы не знаем, предавался ли он со своими невольницами тому необузданному сластолюбию, о котором говорится в летописи. Но если бы это было даже и так, то и в этом случае его совесть должна была мучиться столько же, сколько мучится совесть каждого человека от дела совершенно естественного и принятого.»

Евгений Евсигнеевич Голубинский (1834—1912)
— русский историк церкви, писатель. Выходец из семьи православного священника.
Портрет американского писателя Марка Твена (1835—1910) работы Susan Boone Durkee

«Я прочел все о подпольной России с глубоким и мучительным интересом. Какого высокого самопожертвования мужчины и женщины! Я полагаю, нет ничего более дикого, чем русский ‹самодержавный› деспотизм, который породил такую жертвенность. Долгие годы добровольных страданий и в конечном итоге даже смерть исключительно для блага других людей — это такой вид подвижничества ‹революционеров-народовольцев›, которого нет ни в одной другой стране за исключением России.
      Я думаю, что история полна мучеников, но я никого не знаю, кроме них, кто отдал бы хоть что-нибудь за абсолютное ничто.
      Во всех других примерах, которые я могу припомнить, всегда можно подразумевать расчет. ‹...›я говорю о такого рода героизме, который предвидит виселицу на далеком горизонте за много лет вперед и идет к ней неуклонно через пламя ада, не содрогаясь, не закрывая глаз, не колеблясь и ожидая для себя за все это только виселицу.»

«Наша Библия рисует характер бога с исчерпывающей и безжалостной точностью. Портрет, который она нам предлагает,- это в основном портрет человека, если, конечно, можно вообразить человека, исполненного и переполненного злобой вне всяких человеческих пределов; портрет личности, с которой теперь, когда Нерон и Калигула уже скончались, никто, пожалуй, не захотел бы водить знакомство. Все его деяния, изображенные в Ветхом завете, говорят о его злопамятности, несправедливости, мелочности, безжалостности, мстительности. Он только и делает, что карает-карает за ничтожные проступки с тысячекратной строгостью; карает невинных младенцев за проступки их родителей; карает ни в чем не провинившихся обитателей страны за проступки их правителей; и снисходит даже до того, что обрушивает кровавую месть на смирных телят, ягнят, овец и волов, дабы покарать пустяковые грешки их владельцев. Более гнусного и разоблачающего жизнеописания в печатном виде не существует. Начитавшись его, начинаешь считать Нерона ангелом света и совершенства.»

«Мы считаем, что земная половина ‹бога› правосудна, милосердна, добра, кротка, исполнена всепрощения и сострадания к мукам человечества, которые она стремится смягчить и уничтожить. Совершенно очевидно, что представление об этом характере мы создали, не исследуя факты, а старательно уклоняясь от того, чтобы внимательно ознакомиться с ними, оценить их и взвесить. Земная половина ‹бога› призывает нас к милосердию и первая подает нам пример, изобретая озеро из огня и серы, в котором тем из нас, кто не признает ее богом и не поклонится ей, как богу, суждено гореть до скончания вечности. И гореть будем не только мы, осведомленные об этих условиях,- все мириады первых людских поколений обречены на ту же ужасную судьбу, хотя все они жили и умерли, никогда даже не слышав о нем или о поставленных им условиях.»

«Вот уже два года, как христианство усердно практикует в царской России убийства и резню, с помощью которых оно в каждом столетии на протяжении девятнадцати веков вновь и вновь успешно убеждало христианский мир в том, что оно является единственной истинной религией — единственно подлинной религией мира и любви. Вот уже два года, как ультрахристианское царское правительство России официально устраивает и организует резню и избиение своих еврейских подданных.»

«На протяжении многих веков существовали ведьмы. Так, во всяком случае, утверждала библия. И именно она приказывала уничтожать их. Поэтому церковь, в течение 800 лет исполнявшая свои обязанности лениво и неохотно, эту свою святую миссию принялась осуществлять всерьез — с помощью виселиц, орудий пытки и пылающих костров. За девять веков повседневной усердной работы церковь засадила в тюрьмы, подвергла пыткам, повесила и сожгла целые армии ведьм, дочиста отмыв весь христианский мир их нечистой кровью.
      Но неожиданно стало известно, что никаких ведьм нет и никогда не было..»

«Человек – религиозное животное; единственное животное, которое любит ближнего своего, как самого себя, и перерезает ему глотку, если расходится с ним в богословских вопросах.»

«Человека принимают в лоно церкви за то, что он верит, а изгоняют оттуда за то, что он знает.»

Марк Твен, анг. Mark Twain, имя при рождении анг. Samuel Langhorne Clemens (1835—1910)
— американский писатель, журналист и общественный деятель.
Русский историк Михаил Иванович Семевский (1837—1892)

«До сих пор ослепленные блеском всего великого, гениального, смелого, героического в деяниях ‹русского царя› Петра Великого, мы (говорю о некоторых) с отвращением стали приглядываться к изнанке этих деяний, и, не успев еще хорошенько приглядеться, испугались и закричали: к чему это, для чего, что пользы в том, что нам стали рассказывать, да показывать! Вот, например, пытки - для чего нам знать, что они были, для чего разсказами об этих зверствах - класть пятно на великое имя, на славное время? Разве в других государствах было лучше?‹...›
       Для чего отворачиваться от страшных подробностей и упрекать тех, кто по мере сил и возможности решается приподнять досель опущенную над ними завесу? Ведь рано или поздно надо же будет узнать истину; ведь из того, что действительно было — ничего не выкинешь‹...› Пытки были неотъемлемою принадлежностью тогдашнего судопроизводства; были они в России, и еще утонченнее, если хотите, еще ужаснее в Европе.»

«К стыду того времени ‹первой четверти восемнадцатого века в царской России›, на некоторых служителей алтаря зачастую выпадала странная и ‹...› необычная доля - быть пособниками полицейских сыщиков и заплечных мастеров. Под страхом лишения живота, волею-неволею, отцы духовные должны были вымогать признания у особенно упорных... не пыткою, "но страхом будущего суда божьяго", и добытыя такими средствами показания немедленно предъявлялись, в письменном доносе, сыщикам и судьям.»

«Заблаговестили к обедни. Православные потянулись с площади ‹в селе Ильинск в Пермском уезде› в церковь; староверы хотели уйти домой, но их оцепили полицейские служители и поворотили в след православных. Дорогой, конечно, необошлось без ударов начальственными дубинками и тасканья за ворот. Кое-как, однакожь, полицейским удалось довести упрямцев до храма, втиснуть в него и запереть двери. Самым отчаянным из кержаков ‹так называли старообрядцев› было объявлено от управителя ‹заводов в Пермском имении Строгановых›, что если они осмелятся произвести хотя малейший безпорядок при ‹церковной› службе, то будут взяты прямо из церкви в земскую, скованы тут, а затем отправлены в город. Это поусмирило буянов. Спустя немного времени прибыл архиерей и стал совершать литургию. Чтобы не видеть наших обрядов и не внимать пению клира, большая часть староверов стояла всю обедню закрыв глаза и зажав ладонями уши. Некоторые хитростию освободились из храма: они расковыряли себе нос до крови и потому самой полицией были вытолкнуты на крыльцо. Пред отходом литургии епископ опять произнес слово об истинной вере. К сожалению, проповедь с амвона столь же мало имела успеха, как и проповедь с балкона: ни одна заблудшая овца не обратилась на путь истинный.»

Михаил Иванович Семевский (1837—1892)
— русский историк, общественный деятель, основатель и первый редактор исторического журнала «Русская Старина» (1870—1918).
Константин Константинович Абаза (1841—1905)

«Запорожцы, эти витязи моря, не только указали путь къ турецкимъ берегамъ, но сами стали вожаками, сами бились впереди. Сыны Дона такъ же неустрашимо переплывали бурное море, такъ же внезапно появлялись среди мирнаго населенія, вторгались въ дома, жгли, грабили, убивали, нагружались добычей и таки же безследно исчезали въ синихъ волнахъ моря. Ученики во многомъ дошли до своихъ учителей: они одинаково были безжалостны къ юности и старости, знатности и бедности; они лишь не брезгали прекрасными пленницами, на которыхъ после женились. Суровые запорожцы не щадили ничего, да и добычу они хватали лишь для того, чтобъ дома ее прогулять.»

«Первые поселенцы тихаго Дона, по примеру своихъ собратьевъ, жили бобылями, не женились, но когда утихали тревоги войны, когда у казаковъ оставалось множество пленницъ -- татарокъ, калмычекъ, черкешенокъ, турчанокъ, -- тогда сама собой возникала семейная жизнь. На первыхъ порахъ редко кому удавалось жениться по уставу церкви. Обыкновенно женихъ и невеста выходили ‹на› площадь, молились Богу, потомъ кланялись всему честному народу, и тутъ-то женихъ объявлялъ имя своей невесты. Обращаясь къ ней, онъ ей говорилъ: "Будь же ты моею женою". Невеста падала жениху въ ноги со словами: "А ты будь моимъ мужемъ!" Какъ легко такіе браки заключались, такъ же легко и расторгались. Казакъ, покидая почему-либо свою землянку, напримеръ, по случаю похода, продавалъ жену за годовой запасъ харчей, или же выводилъ ее на площадь и говорилъ: "Не люба! кто желаетъ, пусть беретъ!" Если находился охотникъ взять "отказанную" жену, то прикрывалъ ее своей полой, что означало обещаніе оказывать защиту и покровительство. Бывали случаи, что казакъ присуждалъ свою жену на смерть. При всемъ томъ, казаки славились своею набожностью, строго соблюдали установленные посты, обогащали вкладами церкви, монастыри.»

Константин Константинович Абаза (1841—1905)
— русский военный историк, писатель, педагог.
Ключевский Василий Осипович (1841—1911)

«Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий.»

«Русь в X веке — термин не этнографический и не географический, а социальный, обозначавший господствующее сословие.»

‹В шестнадцатом веке в Московском государстве› «Святотатцев ‹людей, совершивших богохульство›, по свидетельству Петрея, сажали на кол, и когда преступник умирал, тело его снимали, выносили за городские ворота и здесь, предав сожжению, засыпали пепел землей.»

«Что такое Бог?
      Совокупность законов природы, нам непонятных, но нами ощущаемых и по хамству нашего ума нами олицетворяемых в образе творца и повелителя вселенной.»

«Русское духовенство всегда учило паству свою не познавать и любить Бога, а только бояться чертей, которых оно же и расплодило со своими попадьями. Нивелировка русского рыхлого сердца этим жупельным страхом - единственное дело, удавшееся этому тунеядному сословию.»

«Добрый человек не тот, кто умеет делать добро, а тот, кто не умеет делать зла.»

«Политика должна быть не более и не менее, как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как её искажение.»

«Наша история идет по нашему календарю; в каждый век отстаем от мира на сутки.»

«При крепостном праве мы были холопами чужой воли; получив волю размышлять, мы стали холопами чужой мысли.»

«история не учительница, а надзирательница‹...› она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков.»

«В старые времена личности не позволялось быть столь свободной и откровенной. Лицо тонуло в обществе, в сословии, корпорации, семье, должно было своим видом и обстановкой выражать и поддерживать не свои личные чувства, вкусы, взгляды и стремления, а задачи и интересы занимаемого им общественного или государственного положения. ‹...›Общественное мнение было завистливо и нетерпимо, не выносило ничего выдающегося, незаурядного, своеобразного. Будь как все, шагай в ногу со всеми - таково было общее правило.»

Василий Осипович Ключевский (1841—1911)
— русский историк, писатель.
Уильям Джеймс (1842—1910)

«мы встречаем пограничную линию, проходящую через всю область религии. По одной стороне ее находится религия как учреждение, по другой — как личное переживание. По верному замечанию Сабатье, одна ветвь религии полагает центр тяжести в божестве, другая — в человеке. Внешний культ, жертвоприношения, воздействие на благосклонность божества, теологические системы, обрядность и церковная организация, представляют существенные черты первой ветви. Если бы мы сосредоточили свое внимание на ней, то должны были бы дать религии определение, как некоему внешнему действию, имеющему целью привлечения к себе милости богов. Наоборот, в религии личного характера, центр, на котором должно сосредоточиться внимание, составляют внутренние переживания человека, его совесть, его одиночество, его беспомощность и несовершенство. И хотя благоволение Бога к человеку, будь оно утеряно или обретено, играет немаловажную роль в том проявлении религиозности, о каком мы говорим, хотя богословские построения могут иметь в нем жизненное значение, тем не менее действия, к которым побуждает такого рода религиозность, имеют не обрядовый, а чисто личный характер: человек сам для себя определяет свой долг, и церковная организация с ее священнослужителями, обрядами и другими посредниками между личностью и божеством — все это отступает на второй план.»

«религия есть анахронизм, пережиток, атавистический образ мышления, который уже превзойден наиболее просвещенными людьми.»

«Центром, вокруг которого вращается религиозная жизнь‹...› является забота человека о своей личной участи. Религия, говоря коротко, является одной из обширнейших глав истории человеческого эгоизма.»

«религия представляет простой пережиток древности, так как она ведь на самом деле продолжает традицию самого примитивного мышления.»

«для огромного большинства людей белой расы религия означает прежде всего бессмертие — и, пожалуй, ничего больше. Бог есть создатель бессмертия; тот, кто сомневается в бессмертии, причисляется к числу неисправимых атеистов.»

‹Политеизм (вера во многих богов)› «всегда был и до настоящего дня остается религией простонародья»

Уильям Джеймс, анг. William James (1842—1910)
— американский психолог и философ.
Пётр Алексеевич Кропоткин (1842-1921)

«...когда между чиновничеством, окружающим самодержавный престол ‹царя Николая Второго›, и русским народом началась война на жизнь и смерть, и когда правители России не останавливаются даже перед такими средствами, как вешанье малолетних без суда, как избиение женщин и детей на улицах и организация грабежа и погромов государственными средствами, - при таких условиях, о нравственных началах трудно рассуждать.»

«Детский ум слаб, его так легко покорить при помощи страха: так они ‹правители, законники, духовенство› и поступают. Они запугивают ребенка и тогда говорят ему об аде: рисуют перед ним все муки грешника в загробной жизни, всю месть божества, не знающего пощады. А тут же они кстати расскажут об ужасах революции, воспользуются каким–нибудь случившимся зверством, чтобы вселить в ребенка ужас перед революцией‹...›»

«‹...›когда английские философы XVIII века, а за ними французские энциклопедисты начали утверждать, что ангелы и дьяволы — ни при чем в человеческих поступках; что все поступки человека, хорошие и дурные, полезные и вредные, имеют одно побуждение: желание личного удовлетворения.
      Люди верующие, а в особенности неисчислимая орда фарисеев, подняли тогда громкие крики, обвиняя философов в безнравственности. Их всячески оскорбляли, их предавали анафеме. И когда позднее, в течение XIX века, те же мысли высказывались Бентамом, Миллем, а потом Чернышевским и многими другими и эти писатели стали доказывать, что эгоизм, т. е. желание личного удовлетворения является истинным двигателем всех наших поступков то проклятия религиозно–фарисейского лагеря раздались с новой силой. Этих писателей стали обзывать невеждами, развратниками, а их книги замалчивали.»

«Бывают эпохи,‹...› когда нравственное понимание совершенно меняется. Люди начинают вдруг замечать, что то, что они считали нравственным, оказывается глубоко безнравственным. Тут наталкиваются они на обычай или на всеми чтимое предание — безнравственное, однако, по существу. Там находят они мораль, созданную исключительно для выгоды одного класса.»

Пётр Алексеевич Кропоткин (1842—1921)
— русский князь, революционер, теоретик анархизма, географ, геолог.
Фридрих Вильгельм Ницше (1844-1900)

«Христианская вера есть с самого начала жертвоприношение: принесение в жертву всей свободы, всей гордости, всей самоуверенности духа и в то же время отдание самого себя в рабство, самопоношение, самокалечение.»

«‹...›церковь отвращается даже от чистоплотности (первым мероприятием христиан после изгнания мавров было закрытие общественных бань, каковых только в Кордове насчитывалось до двухсот семидесяти). Христианство есть в известном смысле жестокость к себе и другим, ненависть к инакомыслящим, воля к преследованию.»

«Страсть к Богу бывает разных родов: бывает‹...› как истерия старой девы, а также ее последнее тщеславие. Церковь не раз уже в подобных случаях признавала женщину святой.»

«Существует большая лестница религиозной жестокости со многими ступенями‹...›»

«Кто глубоко заглянул в мир, тот догадывается, конечно, какая мудрость заключается в том, что люди поверхностны. Это инстинкт самосохранения научает их быть непостоянными, легкомысленными и лживыми.»

«Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.»

«В мщении и любви женщина более варвар, чем мужчина.»

«Не человеколюбие, а бессилие их человеколюбия мешает нынешним христианам предавать нас сожжению.»

«То, что в данное время считается злом, обыкновенно есть несвоевременный отзвук того, что некогда считалось добром, - атавизм старейшего идеала.»

«Безумие единиц - исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен - правило.»

«Верa» oзнaчaет нежелaние знaть прaвду.»

Фридрих Вильгельм Ницше, нем. Friedrich Wilhelm Nietzsche (1844—1900)
— немецкий философ, писатель, поэт.
Русский царь Александр Третий (1845—1894)

«Будьте спокойны, с подобными предложениями ‹о помиловании народовольцев, участвоваших в покушении 1 марта 1881 года на царя Александра II› ко мне не посмеет придти никто, и, что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь»

«в силу истины самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений»

«Конституция? Чтоб русский царь присягал каким-то скотам?»

«Это-то и ужасно, мужик, а тоже лезет в гимназию»

«брошюры при дерзския»

«а я, знаете, признаться и сам рад, когда евреев бьют»

‹...›«я слишком глубоко убежден в безобразии представительного выборного начала, чтобы когда-либо допустить его в России в том виде, как оно существует во всей Европе»

Александр III Александрович, Царь-Миротворец, Царь-Миропорец (1845—1894)
— предпоследний российский император (1881—1894) из династии Гольштейн-Готторп-Романовых. Александр Третий, с момента восшествия на престол и до конца дней, боялся покушения на свою жизнь. Этот страх он заглушал алкоголем, превратившись к концу жизни в хронического алкоголика.
  «Нам ненавистны тиранов короны,
Цепи народа-страдальца мы чтим.
Кровью народной залитые троны
Кровью мы наших врагов обагрим!
Смерть беспощадная всем супостатам!
Всем паразитам трудящихся масс!
Мщенье и смерть всем царям-плутократам!
Близок победы торжественный час.
»
  Припев:
«На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперёд,
Рабочий народ.»
Вацлав Свенцицкий, польск. Šwiecicki Waclaw (1848—1900)
— польский поэт, революционер. Автор текста песни «Варшавянка». Массовое распространение эта песня получила во время Первой русской революции, в 1905 году.
Андрей Иванович Желябов (1851—1881)

«Принимая во внимание, во-первых, что действия наши, отданные царским указом на рассмотрение особого присутствия сената, направлены исключительно против правительства ‹Российской империи› и лишь ему одному в ущерб; что правительство, как сторона пострадавшая, должно быть признано заинтересованной в этом деле стороной и не может быть судьей в своем собственном деле; что особое присутствие, как состоящее из правительственных чиновников, обязано действовать в интересах своего правительства, руководясь при этом не указаниями совести, а правительственными распоряжениями, произвольно именуемыми законами, — дело наше неподсудно особому присутствию сената.
      Во-вторых, действия наши должны быть рассматриваемы как одно из проявлений той открытой, всеми признанной борьбы, которую русская социально-революционная партия много лет ведет за права народа и права человека против русского правительства, насильственно завладевшего властью и насильственно удерживающего ее в своих руках по сей день. Единственным судьей в деле этой борьбы между социально-революционной партией и правительством может быть лишь весь русский народ через непосредственное голосование или, что ближе, в лице своих законных представителей в учредительное собрание, правильно избранное; и в-третьих, так как эта форма суда (учредительное собрание) в отношении нас лично неосуществима, так как суд присяжных в значительной степени представляет собою общественную совесть и не связан в действиях своих присягой на верную службу одной из заинтересованных в деле сторон, — на основаниях, выше изложенных, я заявляю о неподсудности нашего дела особому присутствию правительствующего сената и требую суда присяжных в глубокой уверенности, что суд общественной совести не только вынесет нам оправдательный приговор, как Вере Засулич, но и выразит нам признательность отечества за деятельность, особенно полезную.»

‹Андрей Желябов говорит на суде о своем отношении к религии:› «крещен в православие, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю. ‹...›Я верю в истину и справедливость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без дел мертва есть и что истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных и слабых, и если нужно, то за них и пострадать: такова моя вера.»

«‹...›мы ‹партия «Народная воля»› государственники, не анархисты‹...› Мы признаем, что правительство всегда будет, что государственность неизбежно должна существовать, поскольку будут существовать общие интересы ‹...›мы стоим за принцип федерального устройства ‹российского› государства‹...›»

Андрей Иванович Желябов (1851—1881)
— русский революционер, один из создателей и руководителей партии «Народная воля». Из семьи крепостных крестьян. За революционную деятельность и организацию покушений на царя Александра II был приговорен царским судом к смертной казни. Повешен вместе с ещё четырьмя народовольцами, которые участвовали в покушении 1-го марта 1881 года на царя Александра II.
<<<       >>>
Главная страница
Некоторые факты российской истории